Бабушка протянула кусочек рафинада и сказала:
– Скушай на здоровье конфеточку, золотой мой.
Прошло пятьдесят с лишним лет с тех пор, как бабушка Катя сказала эти слова, а до сих пор помнится… «Золотой мой…» Помню, как будто вчера это было.
Я снова в поселке моего детства. Вон двухэтажный дом, в котором я вырос. Напротив дома несколько железных гаражей, а раньше здесь были сарайчики. Перед домом двор. Тут была песочница и сушилка. В середине двора росла липа – огромное старое дерево. Под липой было нечто похожее на беседку – врытый в землю стол, а вокруг него скамейки. Сейчас не так. Дом теперь не совсем деревянный, его поставили на каменный фундамент и обложили кирпичом. Липы во дворе нет, нет «беседки». Осталась скамеечка, на которой сидела баба Катя. Может быть, не та скамейка, но – на том же месте. Господи, как давно это было. В этом дворе прошло мое детство. Из этого двора я пошел в первый класс, потом – в армию.
Я родился не в этом поселке, а в небольшой деревеньке поблизости, и до семи лет жил в ней. Может быть, прожил бы там и дольше, но в деревне не было школы. Из-за этого мы переехали в райцентр, где была средняя школа и много чего другого: дворец культуры, больница, почта, профтехучилище, военкомат, райком партии и райисполком, кирпичный и крахмальный заводы, пожарная часть, футбольное поле и даже танцплощадка. Переехали мы в 1966 году. Отцу, устроившемуся работать на кирпичный завод, выделили однокомнатную квартиру в этом доме. Мы прожили в нем пятнадцать лет. Здесь у меня появились новые друзья. Они не были похожи на прежних. Там, в деревне, было всего два друга – Сашка и Надька, брат с сестрою. Сашка и Надька росли в религиозной семье. Молились богу, часто крестились. Уважали старших. Мать и отца они называли «тятей» и «мамой», никогда – «папкой» и «мамкой». В райцентре, друзья оказались совсем не такими. Многие пацаны курили, ругались матерно. Взрослых скорее побаивались, чем уважали. Здесь была другая жизнь. Первоначально я выделялся среди местной детворы. Скромничал, здоровался со старшими. Пацаны посмеивались надо мной.
Бабушка Катя была из первой квартиры. Она жила вместе со своей сестрой Верой. Вера работала уборщицей в столовой, а бабка Катя не работала, ей было уже много лет. Летом она почти весь день сидела на лавочке. Детей ни у Веры, ни у бабушки Кати не было, по крайней мере, мы никогда их не видели.
То ли потому, что я был новосел, то ли еще почему, но бабушка Катя меня выделяла изо всех ребятишек. Она улыбалась мне, когда я здоровался с ней, интересовалась делами. И вот однажды случился тот конфуз, о котором я часто вспоминаю.
Мы играли во дворе в машинки. Строили дороги и мосты, вели по ним свои груженые машины. Машины не у всех были настоящими, купленными в магазине. У многих были деревянные, самодельные. Мне отец тоже сделал «ЗиЛ» из деревяшек. Я вел свой «зилок» в колонне, за Витькиным «ЗиС-5», и вдруг услышал голос бабушки Кати: «Алешенька, поди-ка ко мне». Я остановил свою машинку и подбежал к бабушке. Она улыбнулась мне и протянула кусочек белого колотого рафинада: «На, внучек. Скушай на здоровье конфеточку, золотой мой». Я взял кусочек из старенькой дрожащей руки бабушки Кати и, сказав ей «спасибо», вернулся в песочницу.
Первым заржал Витька, увидев в моей руке вместо конфеты сахар: «Ха-ха-ха! Ну и конфетка! Я таких, сколько хочешь, принесу. У нас их целая сахарница. Ха-ха-ха!» Остальные пацаны тоже смеялись. Я промолчал. Конечно, это была не конфетка. Даже не самая простая – горошком или подушечкой. Рафинад я не съел, а потихоньку закопал в песочнице. Вечером мама принесла из магазина конфет «Школьница». Я вспомнил бабушкин гостинец и спросил: «Мам, а сахар – конфетка?» Мама ответила: «Нет, но все равно сладость. Это сейчас конфетки появились, а раньше их не было. Раньше мед, патока сладостью считались, сахар наравне с конфетами редкостью был. Это теперь им брезгуют».
Позже я узнал, что бабушка Катя получала пенсию всего восемь рублей. Муж ее погиб в гражданскую войну, а шестилетний сын умер от воспаления легких. Сама она десять лет была зечкой. Сидела в лагерях, так как муж ее воевал на стороне белогвардейцев, а не в Красной армии. Вот такая история. Сейчас совестно немного за то, что закопал тот сахар в песочницу. Смалодушничал, повёлся на Витькину насмешку. Да что говорить, пацаненком был.
Эх, бабушка Катя, золотая ты моя, прости…