Провожали в армию Сашку Баранова. Володька Нечаев, по прозвищу Черёмуха, ради такого случая приехал из города, отбросив все свои студенческие дела. Сашка был его лучший друг, с которым он десять лет сидел за одной партой. Он не мог не приехать.
– А ты почему один? – спросил Сашка друга-студента. – Ведь обещал с девушкой. Обманул или поссорились.
– Да нет, – улыбнулся Черемуха. — Всё отлично. Просто пожалел. Ей три часа в автобусе – не в кайф. А завтра уже возвращаться.
Утром к дому Барановых подъехал Коля Мальчишин на «ГАЗели». Тронулись с залихватской: «Как родная меня мать провожала».
Впереди, с Колей Мальчишиным сидели двое: Сашка Баранов и Черемуха. На ухабе «ГАЗель» тяжело тряхнуло. Дверь распахнулась мгновенно. Володька Черемуха сидел крайним, он не успел среагировать. Выпал.
Володьку хоронили всем селом. Поставили крест, посадили черемуху. Мать студента Мария Николаевна была в шоке, она даже не плакала. Вовка был у неё один.
Возвращались из армии пацаны-одноклассники, навещали Черемуху. Садились на лавочку, поминали друга.
***
Николай Петрович Сержантов, директор школы, был озабочен с утра. Звонил заведующий районо Пискляев. Сказал: «Встречай. Делал заявку на географа – получай географа. Приедет сегодня. Разместишь – доложишь». И вот приехал географ, только в юбке.
– Значит, Юлия Васильевна величать. Красиво. А я Николай Петрович. Сержантов, – начал директор знакомство с вновь прибывшим педагогом. – Только сразу скажу, что не все условия пока выполнимы. Не могу, как было заявлено, предоставить отдельное жильё. Придется месяц-другой подождать. Ремонтируем пока. Пискляев, наверное, говорил. На квартире придется пожить.
– Николай Петрович, – заговорила географичка, – но я же надеялась. Я не одна. Я рассчитывала на детский садик, на свой угол, в конце концов. Как же так?
– Всё будет, всё сделаем, – успокаивал Сержантов. – Только два месяца. А ребенка хоть завтра. Садик вон – рядом со школой. И хозяйка, где временно поживете, интеллигентная женщина – библиотекарь. Всё будет хорошо.
Марья Николаевна приняла Юлию с радостью. После смерти сына ей было очень одиноко. Вечером за чашкой чая она спросила постоялицу:
– Юлечка, ты говоришь, у тебя есть сын. Сколько ему? Наверное, ещё совсем маленький?
– Черёмухе, – улыбнулась Юля, вспоминая Вовку, – ему уже три. Он совсем большой.
– Как? Как ты сказала? Юлечка! – переспросила Мария Николаевна.
– Ой, извините, это я по-домашнему, – смутилась Юлия, – Вовке три годика.
– Нет, Юлечка. Черёмухе. Ты сказала – Черёмухе. Почему ты так сказала?
– Понимаете, Мария Николаевна, – нехотя ответила Юля. – Это очень личное. Так звали его отца. Но его нет. Он не с нами.
– Да. Его нет. И уже не будет, – произнесла Мария Николаевна. – А знаешь, Юлечка, пойдем, я покажу своего сына. Он там, на фотографии, у меня в комнате.
На покрытом кружевной скатертью столе была ваза с букетом неживой, искусственной черемухи и его портрет. Он улыбался широко и радостно, казалось, сейчас скажет: «Привет, давно не виделись!». Юля взяла в руки фотографию, провела по ней рукою и прошептала:
– Здравствуй, Черемуха. Я нашла тебя.
***
Мария Николаевна ждала автобус с самого утра. Она боялась, что он придет, а она опоздает и потому без четверти двенадцать уже была на остановке. Они вышли из автобуса. Юля держала сынишку за руку. Мария Николаевна заторопилась, подошла к ним, не веря в происходящее, взяла на руки этого маленького человечка и тихо спросила:
– Здравствуй! Как зовут тебя, милый?
– Здластвуй! – сказал он просто, внимательно посмотрев на неё. – Меня Вовкой. А есё – Челёмухой. А тебя?
Тихие слезы катились из глаз её, не переставая. Тихие слезы радости …
До слёз…
Замечательный и добрый рассказ. Спасибо.
классссссссс