Именно этот лозунг малолетки во все времена передавали друг другу как заклинание. Пахан в нашей камере не особо отличался вредностью, даже иногда помогал. К примеру все сигареты хранились у него и во время шмона их никто не забирал, он не курил и в лавке покупал сигареты, выменивая у нас потом на то, что передавали нам родные. Но на этом его добродетели заканчивались. Его нельзя назвать сексотом, в полном смысле этого слова, это было его работой, его должностными обязанностями. Каждое утро пахан ходил на доклад к воспитателю и докладывал о всех наших проделках.
Особо ему не нравилось, что каждый вечер мы ,,строились,, с соседями сверху, с крытниками. Наверно потому, что обычно мы помогали им продуктами. Паек у них в те времена был довольно жиденький, а передачи и вовсе запрещены. Пахан ничего не делал чтоб нам помешать, только ворчал себе под нос: говорят же нельзя это делать, а они за свое! А утром воспитатель от всей души дубинкой вбивал нам это!
В тот день одного паренька, который вечером ,,стоял на дороге,, занимался отправкой почты, вкусненького нашим соседям, буквально внесли в камеру. Он присел на угол нары и с ненавистью посмотрел на пахана. Когда мы его окружили, поднесли прикуренную сигарету, паренек даже курить не мог, воспитатель пару раз прошелся по губам, все тело было покрыто красными полосами от дубинки. Вечером я написал об этом случае старшим наверх. Крытники для нас тогда были и старшими братьями, и воспитателями, и судьями. Ответ пришел через час-нас журили за то, что мы столько времени молчали, столько времени сносили побои воспитателя и ссученого пахана. Вывод был предельно лаконичным-прибить и выкинуть гадину из камеры! Во что бы то не стало!
Мы и сами подумывали об этом, а тут приказ от людей, которых мы уважали, которых беспрекословно слушали. Долго не раздумывая, старший из нас, Серега, произнес:ну что, пошли пацаны! И мы двинулись. Подойдя к пахану, который в этот момент с увлечением читал книгу, мы обступили его нару, а Серега произнес:подымитесь, пожалуйста, мы что-то должны вам объяснить. Его родители были профессорами в институте Нефти и газа, он даже ругался через будьте любезны.
Только тот поднялся, как Серега со всей дури заехал ему в ухо. И тут присоединились все! Каждый лупил со старанием, с ответственностью, за каждый поход к воспитателю, за каждую зуботычину, за каждую дубинку! Били пока в камеру не ворвались охранники и не начали нас, как щенят оттягивать от жертвы. Когда пришел дежурный по тюрьме, Серега сказал только:уберите эту гадину из камеры иначе он может до утра не дожить!
Пахана унесли, увели и Серегу, как потом выяснилось, на семь суток в карцер, как организатора. А утром наверно каждый из нас пожелал быть на его месте. Когда на смену заступил воспитатель и узнал, что мы сотворили с его протеже, нас всех по очереди начали водить в его кабинет, где били так ка никогда до этого еще не били. Воспитатель воспитывал нас уже не один, позвал на помощь двух лейтенантов. Что поделаешь, воспитание дело нелегкое, втроем это им давалось полегче.
Закончилось все под вечер, когда и воспитатели устали и на нас уже живого места не было. Когда за последним закрылась дверь, тот из нас кто еще мог двигаться, постучал в потолок. Это был знак опускать веревку. Веревка опустилась и в кульке мы нашли несколько пачек сигарет Космос(дорогие по тем временам), шоколадку, с десяток шоколадных конфет и в сверток с растворимым кофе. Еще была записка, малява, как ее называли, в которой ребята писали, что все знают, наши крики слышала вся тюрьма, чтоб мы держались и что мы молодцы. С каким удовольствием мы пили тогда кофе! О! Это был настоящий праздник! Заснули мы только под утро, с чувством выполненного долга!
Ужасно