Марта Шаламова почувствовала себя беременной после одной неудачной вписки. Она молчала до конца и старалась скрывать свое положение. Но на шестом месяце мама все поняла. Вечером был допрос.
– Кто он? – спросил отец.
Марта молчала. Она не знала, кто. Она могла только догадываться.
– Что ты молчишь? – продолжал отец. – Говори. Может, хоть как-то сможем скрыть этот позор. Женим.
– Дочка, скажи. Чего уж сейчас-то молчать, поздно, – поддержала жена мужа.
– Я не знаю, – ответила Марта.
– Вот, дает, – удивился отец. – Да ты что? Память что ли отшибло или пьяная была?
– Да, – тихо сказала дочь.
– Что – «да»? – не унимался отец.
– Пьяная …
* * *
Марта и вправду не помнила, как отключилась на этой вписке. Сначала выпила бокал шампанского. Потом танцевали. Потом водка. Опять танцевали.
В чувство её привел хозяин квартиры Эдик, медбрат. Она проснулась от резкого запаха нашатырного спирта. Ватку с этой гадостью медбрат держал у её носа.
– Иди домой, – сказал Эдик. – Уже восьмой час утра. Мне тоже надо валить на работу.
Она пошла. Тело ныло. Низ живота болел. В голове отдавался каждый шаг.
* * *
– Кто был на этой вписке? Перечисли мне, – требовал отец.
– Эдик-медбрат, Вася Мухин, Генка Трясогузкин, Ашот Мамиконян, Саша Колокольцев. Кажется, все, – перечислила Марта потенциальных виновников своего «интересного» положения.
– Вот с этого медбрата завтра и начнем, – заключил отец.
– А со школой-то что делать будем? – спросила мать.
– На индивидуальное переведем, – заверил глава семьи. – Сам схожу в школу. До ЕГЭ родит, а после ЕГЭ в школу уже не ходят.
* * *
На другой день Денис Николаевич Шаламов был в районной больнице. Медбрата Эдика он нашел быстро. Разговор состоялся, но ничего конкретного установить не удалось.
– У тебя на первомайский праздник вписка была? – спросил отец Марты двадцатилетнего медбрата.
– Ну, у меня. И чо? – ответил Эдик.
– Кто Марту обрюхатил? – продолжал Денис Николаевич. – Ты?
– Чо, сразу я? – возмутился медбрат. – Там многие были. Я лично вообще до неё не дотрагивался. А если б даже …, то у меня всегда контрацептивы есть. Я чо, не медик что ли?
Остальные участники вписки тоже не признавались. Говорили, что не трогали. Дома, посоветовавшись между собой, решили – пусть рожает. А там видно будет, на кого похожа. Скандалов не хотелось.
* * *
Девочка родилась здоровенькой, хорошенькой. Назвали Дианочкой. Денис Николаевич вглядывался в личико внучки, искал хоть какое-то сходство с медбратом Эдиком, Васей Мухиным, Генкой Трясогузкиным, Ашотом Мамиконяном, Сашей Колокольцевым, но не находил. Девочка росла. Начинали происходить метаморфозы. На маленьком личике к полутора годам появилась родимое пятнышко над правой губкой. «Легкомысленная будет, – подумал дед, – но и приметная».
Утром по дороге на работу Денис Николаевич встретил Кешу Гусева, Кешку Гуся, тридцатилетнего поселкового раздолбая, трижды судимого за хулиганку и разбои. Тот стрельнул у Шаламова закурить.
– Ты где пропадал, Иннокентий, – спросил Шаламов.
– На нарах, – ответил Кеша, прикуривая сигарету.
– За что тебя опять?
– Да врезал одному гондону по уху, а мне, суки, два года и впаяли, – признался Гусь и пошел дальше.
Денис Николаевич позвонил на работу, предупредил, что задержится, и направился в районную больницу.
– Слушай, Эдик, – обратился Шаламов к медбрату, – а Гусь в тот вечер у тебя был?
– Ну, заходил, потом … – нехотя произнес медбрат.
– Это он её? – спросил Денис Николаевич.
– Не знаю, – ответил Эдик, пряча глаза. – Свечку не держал, сам пьяным был. Не помню.
* * *
Вечером за ужином жена сказала Шаламову:
– Вон по телевизору передача сейчас идет. «ДНК» называется. Устанавливают родство по слюне. Может нам тоже туда написать.
– Никаких «ДНК»! – рыкнул глава семьи. – Установил я уже. По родинке на губе! На хрена нам это родство. Никогда Кеша Гусь мне родней не будет!