Вжик, вжик-хворостиной по зарослям крапивы. Это мы с сестрой ищем пропавший с веревки бюстгальтер нашей деревенской двоюродной сестрицы Зины. У Зины через два дня свадьба, а перед этим она постирала своё бельё и оставила на ночь во дворе. Там ещё висели розовая комбинация, с узкими ленточными бретелями по той моде, с широкой кружевной каймой по подолу, голубая ночная сорочка, атласный пояс с резинками-подвязками, колгот ещё не носили, но пропал только бюстгальтер.
Атласный, тоже в кружевах, на жестких лямках, другого белья тогда не знали девичьи тела. Утром, когда снимала Зина сухое белье, бюстгальтера на веревке уже не было. Не могу сказать, что Зину сильно расстроила пропажа, была у неё замена и не одна. Но мама её, наша тётя Шура почувствовала в этой пропаже недобрый знак. Кликнула нас с сестрой, племянниц своих, помощи попросила в поисках. Близкие к месту пропажи места мы уже обшарили, теперь вот в дальних углах усадьбы по крапиве шарим, может, ветром как занесло. А ведь и ветра не было. Кражей белья в деревне не промышляли.
Свадьба была веселая и шумная. Зина наша была хороша в свадебном наряде, жених тоже неплох собой, что ещё нужно для торжественного начала семейной жизни? Пока только красота. По деревенскому обычаю во дворе толпился народ. Хозяева, родители невесты выносили угощение желающим, это называлось «на сенцы». В хату посторонние не входили, смотрели в окна, бабы, не понижая голоса, обменивались впечатлениями.
Мы с сестрой, семи и десяти лет тоже присутствовали на свадьбе, а как же иначе?
С Зиной всегда дружили, бегали к ней, когда она приезжала из города с учёбы мерять её городские туфли на каблуке-шпильке, надевать нижнюю накрахмаленную юбку и вертеться у потемневшего от времени старинного зеркала в массивной раме. «ДЕвичий завод»-говорила наша мама о просыпающемся интересе к нарядам.
Свадьба отшумела и нашлась пропажа. Стали разбирать подарки молодоженам и среди упаковок постельного белья и крепдешиновых отрезов, нашли бюстгальтер. Но что с ним стало?
Бретели были отрезаны острыми ножницами или ножом, ровный срез сделан был, казалось одним взмахом руки. Срезана была только одна петля, а тогда иных застежек ещё не знали, и одна пуговица. Тётя Шура заплакала в голос, мы спешились, не особенно понимая причину слёз. Подумаешь, бюстгальтер, вон сколько всего надарили гости.
Года не прошло, как наша Зина на сносях объезжала в тарантасе поля- уже работала агрономом. На полевую дорогу выполз коротконогий слепыш, утробно рыча и скаля зубы-лопатки. Лошадь понесла, выбросив Зину на обочину. Ребенка она лишилась.
Тётя Шура опять голосила. Потом собрала узелок и отправилась в соседнюю деревню, к бабке. Вернулась озадаченной, старушка гадала на воске и показала виновницу Зининых страданий. Расплавленный воск быстро свернулся в причудливую комбинацию. Тётя Шура ахнула, ну чистая Мартыниха в профиль, горбоносая и голова горделиво отброшена назад, её манера. Да чем же Зинка ей не угодила? Мартыниха была одинокой, поседелой девой, как в деревне называли таких безмужних женщин. Тётя Шура задумалась, а тут и выплыли из глубин памяти довоенные девичьи времена. На колхозном току с шутками и песнями сортировали пшеницу, подталкивая деревянными лопатами сыпучее зерно к ленте транспортёра. Заведовал уборочными делами молодой, но деловитый уже тогда нынешний муж тёти Шуры, дядя Вася, а тогда просто Васька. Видно, в эти дни и случилась какая-то любовная завязка у него с Маруськой, ныне Мартынихой. Была она рослой, статной, только горбатый нос портил немного в целом, неплохое лицо, придавал ему какое-то угрюмое, нелюдимое выражение. Совсем ещё юная Шура тогда мало что понимала в любовных делах, но заметила их перемигивание, а когда вечером девушки пошли домой, Маруси с ними не было, где-то незаметно отстала. Запомнился ей этот случай, расторопный Васька уже тогда посматривал на взрослеющую деревенскую девчонку Шурку. Вернувшись с фронта, бравый Василий, грудь в орденах, позвал Шуру замуж, хотя Маруся была свободна. Так и не нашла она себе пару, мало было после войны женихов. Вот оно что, отомстила, выходит, Мартыниха их семье за давнюю обиду. На бездетность сделано Зине, так сказала гадалка, а там и развод недалеко, такие браки редко сохраняются. Тётя Шура пришла к нам, к брату своему, в голос выла от безысходности. Отец наш, атеист, ни во что не веривший, сестру свою только выбранил за «бабьи глупости». В куске воска, дуреха, портрет обнаружила. Куда теперь с ним-в суд?
Тётя Шура зачастила в церковь, что сохранилась в дальнем селе Понаренка , свою, Свято-Троицкую, снесли в разгул безбожия. Ходила через речку каждое воскресенье. Зина поправилась и снова забеременела. Сестра уже разумной была, а я, приникнув ухом к Зининому животу, полагала, что дети материализуются только от одного желания родителей и обязательно после веселой свадьбы. Без свадьбы появление детей невозможно.
Но случилось предсказанное. В местной больнице на пять коек малоопытная начинающая акушерка не смогла вовремя освободить плод от обвившей его пуповины. Был мальчик. Зина подурнела, осунулась, это мама говорила отцу, а мне казалась по-прежнему красивой, только грустной и глаза часто были заплаканы.
Годы шли, мы взрослели, сестра уже уехала в город, поступила в педагогическое училище, я училась в старших классах, а Зина жила отдельно в своём доме с мужем Митей, но детей у них не было. Дом был –полная чаша, как говорили односельчане, но тихо было в нем без детского смеха. Наша состарившаяся тётя Шура сильно горевала по внукам, только и остались два маленьких холмика на деревенском кладбище. Да и с мужем дела у Зины не ладились, Зина плакала, иногда к матери приходила ночевать. Тётя Шура даже не сомневалась: несчастной её дочь «сделала» Мартыниха через подброшенный бюстгальтер. Но в глаза ведь не скажешь, ссылаясь на восковой профиль и не потребуешь вернуть дочернее счастье. Та старуха-гадалка отошла в мир иной, а тут прослышала тётя Шура, что в соседней области живет «бабка», снимает наговоры, всякую порчу, даже сильную, что на смерть делали. Конечно, поехала, как огород прополола, а вернулась успокоенная. Никому ничего не рассказывала, даже близким, но видно было, что ей стало легче.
Уже позже, вспоминая эту историю, я узнала, как встретилась тётя Шура с постаревшей, седой Мартынихой в магазине. В очереди стояли друг за другом, только и обменялись кивком. Пошла к себе с покупками на окраину села Мартыниха, её и столкнула в придорожную канаву повозка. Доски в телеге вёз колхозный конюх, уложенные штабелем. От тряски трусцой доска легла наискось и задела Мартыниху, как она ни жалась к обочине. Туда и полетела от удара. Возница ничего не заметил, зеркала заднего обзора у кобылы нет. Достали её те же бабы, что в очереди вместе с ней за рыбой треской стояли. Нога вспухла и посинела, было похоже на перелом. В больнице мыла полы санитарка, фельдшера не было, уехал сопровождать роженицу в райцентр, родовспоможение здесь больше не оказывали. Повезли пострадавшую тоже в райцентр. Оказался перелом большой берцовой кости, я уже учила анатомию в школе и понимала, что кость эта крупная, значимая. До конца жизни Мартыниха опиралась на костыль.
А вскоре после этого несчастного случая события развернулись так, что даже мой неверующий отец вымолвил: «Что- то есть в природе, до чего ум наш ещё не дошел». Зине было уже за тридцать и новую беременность тщательно скрывали, пока могли. Тётя Шура опасалась сглаза, порчи, зависти, обстоятельств- всего того, что могло опять повторить несчастье. А закончилось всё рождением белобрысого мальчишечки, Санечки, крепенького, как грибок. Тётя Шура без памяти целовала его в сладкую попку, сейчас этой попке далеко за сорок и он руководит немалым предприятием. Я же, особо не склонная к мистике, всё же считаю странную пропажу белья, горести, отравившие лучшие замужние годы Зины и дорожные приключения Мартынихи – событиями одного происхождения. Расспросить бы сейчас тётю Шуру, за давностью времени она бы может и приподняла завесу этой тайне, но её уже нет. Лежит она на деревенском кладбище рядом с внуками и мужем Василием. Мартынихи тоже давно нет.